Ирина Махалова: «Потом открылись какие-то новые обстоятельства, вскрывалось, что он расстреливал людей»
- Кто такие коллаборационисты?
- Понятие «коллаборационизм» появилось в 1940-м году, когда маршал Франции, Анри Филипп Петен, после того, как Германия напала на Францию, обозначил именно этим термином сотрудничество между Францией и Германией. Изначально это понятие имело нейтральный оттенок, и сотрудничество населения оккупированных стран с немцами стали в дальнейшем называть «коллаборационизмом». Во Франции этот термин прижился, и потом там же появился такой термин, как «горизонтальный коллаборационизм» – сексуальные отношения или сожительство французских женщин с немцами, находившимися на территории оккупированной Франции. В рамках советской истории «коллаборационисты» – это те, кто сотрудничал с нацистской Германией в период Второй мировой войны. Стоит отметить, однако, что у советского руководства возникли сложности в отношении того, кого же всё-таки считать коллаборационистами. Система их наказаний менялась в течение войны и стала более-менее единой лишь к концу войны.
- А как называли этих людей в советских документах того периода?
- Их называли как угодно, только не коллаборационистами. «Коллаборационизм» - это термин, который появляется в отечественной историографии уже после распада Советского Союза. В годы войны и в первые послевоенные годы в официальных документах или в материалах судебных процессов их называли «предателями», «пособники фашизма», «изменниками Родины» и т.д. В целом, в советский период коллаборационизм являлся морально окрашенным термин, потому что после войны поведение человека рассматривалось в черно-белых тонах: т.е. человек либо хороший, либо плохой, некой усредненной модели поведения советская власть не предусматривала. Но проблема была еще в том, кого все-таки считать «пособником врага», потому что человек, который работал до войны в школе директором и продолжил это делать при нацистах тоже мог считаться коллаборационистом, а мог и не считаться – все зависело от множества обстоятельств. Тем не менее, 19 апреля 1943 года был утвержден указ, в котором разъяснялось, кого считать пособником и кто потом должен был быть осужден либо по этому указу, либо по 58-ой статье. Нужно также отметить, что на оккупированных территориях находилось, по разным оценкам, около 70 миллионов человек. Это с учетом территорий, присоединенных в 1939-1940 годах.
- Как была устроена немецкая администрация? И в чем заключался коллаборационизм, пособничество людей, которые остались на оккупированных территориях? Вот приходили немцы, что они делали с точки зрения устройства власти?
- Немецкая оккупационная система власти варьировалась от региона к региону. Например, на территориях современных Украины и прибалтийских государств были созданы два рейхскомиссариата: рейхскомиссариат «Остланд» и рейхскомиссариат «Украина». Белоруссия была поделена между этими двумя рейхскомиссариатами. На этих территориях были установлены гражданская и военная администрации. Еще один вид власти – это СС и служба безопасности, которые должны были осуществлять карательную политику в отношении считавшихся опасными элементов. В Крыму, который входил в состав рейхскомиссариата «Украина», не было гражданской администрации, потому что регион постоянно находился в зоне боевых действий, и власть там полностью принадлежала Вермахту. Поэтому, когда мы говорим об оккупации, то это довольно разные, но четко сконструированные органы власти, которые между собой иногда вступали в конфликты.
В ряде областей и регионов немцам нужны были помощники, потому что местное население лучше знало друг друга. Особенно это касалось «еврейского вопроса». Самая главная задача была вычислить евреев и их ликвидировать, поэтому было несколько типов коллаборационистов. Т.е. несколько отраслей куда людей набирали.
В первую очередь, это военный коллаборационизм, который стоит отделять от гражданского. Военный коллаборационизм – это формирование из представителей местного населения легионов, которые впоследствии становились частью Вермахта. Самый известный пример – это мусульманские легионы на северном Кавказе, в Крыму. К военному коллаборационизму можно частично отнести и А. Власова, который являлся руководителем Русской Освободительной армии, параллельно проводя активную антисоветскую пропаганду. Гражданский коллаборационизм – более широкое понятие. Сюда можно отнести тех людей, которые оставались на оккупированных территориях и сотрудничали с немцами. Например, пропагандистская работа – работа в периодических изданиях; либо это могла быть также работа в администрациях городов, на различных фабриках или заводах, функционировавших на оккупированных советских территориях.
- Как вообще была устроена жизнь при гражданской немецкой администрации?
- В первую очередь, немцам нужны были рабочие руки, чтобы все восстановить. Советская власть, когда уходила, пыталась по максимуму все вывезти, а если не удавалось – был приказ уничтожать, чтобы не досталось врагу. Немцам нужно было продовольствие, потому что на востоке существовала система самообеспечения немецкой армии, то есть нужно было брать продовольствие на оккупированных территория, иными словами – у местного населения. В результате этого в зиму 1941-1942 годов был жуткий голод на многих оккупированных территориях. Все сельское хозяйство, все села и города работали на нужды немецкой армии. Война стала затяжной, и это, конечно, предполагало полную эксплуатацию местного населения. Да, они восстанавливали предприятия. Обычно здесь было два варианта: либо они оставляли человека, который работал до этого, либо они назначали новых. Важно еще отметить и такой момент – в послевоенной советской риторике считалось, что служить к немцам шли только бывшие кулаки, уголовники, то есть люди, пострадавшие от советской власти. А сейчас есть современные исследования, в которых на основе материалов судебных процессов над коллаборационистами показано, что процент таких людей был не таким уж большим. Все люди стремились выжить, поэтому коллаборационизм для многих стал одной из стратегий выживания.
- Считались ли те, кто работал и при советской власти, и при немцах на тех же должностях, коллаборационистами? Что происходило после освобождения территории?
- Это, на мой взгляд, очень интересный вопрос. В историографии на этот счет есть разные точки зрения. И я сама видела разные случаи, когда изучала материалы послевоенных судов. Если люди работали на предприятиях, в школах при немцах, то тут было два основных возможных варианта. Если человек реально вел про-немецкую пропаганду, выступал против советской власти, либо в школе вел предмет, в рамках которого всячески восхвалялся нацистский режим, или в газете работал, то этот человек арестовывался и считался коллаборационизмом. Что касается людей, которые работали на предприятиях, в колхозе, те же старосты – ведь всех старост невозможно было арестовать – это же огромное количество людей, то опрашивались свидетели, которые рассказывали, бил он их или нет, расстреливал он кого-то или нет, и приводила ли его деятельность к дальнейшим репрессиям против местного населения. Если человек вел себя так, что его деятельность при немцах провоцировала репрессии против советских граждан, то этого человека арестовывали и судили. Есть огромное количество людей, которых мы можем считать коллаборационистами, но советская власть их не арестовывала, потому что они работали при немцах, но никого не избивали, не убивали, ни на кого не доносили, поэтому после войны они могли занимать те же должности, что и при немцах.
У нас сейчас есть интересные материалы региональных архивов о поведении членов партии на оккупированных территориях. Когда советская власть возвращалась, они проверяли всех членов и кандидатов в члены партии, которые оставались в оккупации. Таких было довольно много. То есть люди не смогли либо не захотели эвакуироваться. Эвакуация проходила очень хаотично. Многие стали жертвами обстоятельств. В архивах некоторых регионов есть протоколы заседаний бюро райкомов и обкомов, на которых обсуждали поведение каждого члена партии, оставшегося в оккупации: что делал, где кандидатский билет, почему не эвакуировался, сделал ли что-то полезное для советской власти.
Когда мы ездили в рамках студенческой экспедиции в Белгород, в архиве новейшей истории нам позволили поработать с этими делами – там более тридцати районов, и некоторых из них были оккупированы, потом освобождены, потом еще раз оккупированы. Данные материалы позволяют проанализировать поведение человека в период оккупаций. Мы со студентами решили создать большую базу данных и проанализировать, где люди работали до войны, меняли ли они место работы в период оккупации и после освобождения советских территорий. В нашей выборке оказалось почти две тысячи человек. Мы создали такую базу и пытаемся анализировать социальный портрет именно этих людей: возраст, пол, иные обстоятельства, сколько человек имелось в семье коллаборациониста, сколько родственников было в Красной Армии. На все эти моменты мы обращали внимание, а затем анализировали политику советской власти в отношении этих людей после войны.
Во ходе первой и второй волн проверок результаты были разными. Решение о том, исключить человека или нет, варьировалось также в зависимости от того, на каком уровне проходила проверка: первичная партийная организация, горком или обком. Мы пока не опубликовали результаты нашего исследования, но промежуточный итог можно суммировать следующим образом: в ходе первой проверки выносились более лояльные решения – чаще всего, выговор, однако начиная с 1943 г. произошло ужесточение, и всех, кто не оказывал явную поддержку советской власти в годы оккупации, подлежали исключению из партии. Те, кто были арестованы за сотрудничество с врагом, составляют совсем небольшой процент. Арестовывали, например, тех, кто был полицейским, т.е. людей, которые осуществляли насилие над мирным населением.
- Кто занимался рассмотрением этих дел в годы войны, когда освобождали районы расследованием в отношении коллаборационистов?
- Существовало несколько инстанций. В первую очередь, НКВД. Вместе с Красной Армией приходили войска НКВД, и именно они арестовывали людей. Параллельно проходило расследование Чрезвычайной Государственной Комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. Если посмотреть эти документы, и очень внимательно читать не заключения, а именно показания свидетелей, что в общем-то трудоемко, то можно увидеть, что свидетели часто называют имена тех, кто их обижал. Обиженные люди, когда приходила советская власть, называли имена полицейских, имена всех старост, которые их притесняли в период оккупации, и члены комиссии передавали потом эти данные НКВД.
Была еще одна комиссия, она не так известна. Это комиссия под руководством Исаака Минца, которая проводила интервью с бойцами Красной армии, партизанами, а также жителями оккупированных территорий сразу же после освобождения того или иного региона. Эти документы находятся в архиве Института российской истории Российской академии наук. Этот архив до начала 2000-х был не столь известен, но после выхода книги Й. Хелльбека про Сталинград на него обратили внимание многие исследователи. Самое ценное в данном источнике – то, что люди, которые рассказывали свои истории, еще не знали, как нужно рассказывать о войне. Они еще не знали, как нужно выстраивать нарратив, какой правильный. Поэтому они рассказывали о том, что видели, в том числе о коллаборационистах, которые, например, могли как работать на немцев, так и помогать местному населению. Это очень интересная тема, и сейчас в западной историографии активно разрабатывается идея об амбивалентности поведения человека на войне. В отечественной историографии этот вопрос не так разработан, потому что местами мы до сих пор не можем отойти от многих историографических традиций, появившихся в советское время.
- А если сравнить работу следствия, судов во время войны и послевоенные процессы - есть ли разница в мере наказания?
- В Советском Союзе с 1947-го по 1950-й была отменена смертная казнь. Мне встречались случаи, когда человеку выносили смертный приговор, но он потом попал в эту волну и ему, грубо говоря, везло. Анализ дел, с которыми мы работали, которые есть в музее Холокоста, показал, что основная волна дел коллаборационистов – это 1944-1945-й годы, потому что их ловили на месте и судили сразу же, во время войны. Наказания в этот период варьировались от минимальных 10 лет до расстрела. Если были смягчающие обстоятельства, то могли немножко меньше дать.
В период с момента окончания войны и до смерти Сталина в 1953 г. аресту нередко подвергались люди, которые либо скрывались (т.е. они вернулись, но могли поменять имя или место жительства), либо это были те люди, которые остались после войны на Западе, но потом поняли, что лучше вернуться в Советский Союз. Естественно, они обычно получали 20-25 лет минимум – не только за то, что они делали в годы войны, но и за то, что они скрывались, потому что это автоматически бросало на них тень подозрения. Легче было скрыться, например, бывшим военнопленным, которые в плену работали охранниками в каких-то лагерях, далеко от мест проживания. Они после войны возвращались на прежнее место жительства, и даже если они не меняли имя, их было тяжело поймать.
После 1953 года и дальше суды становятся менее локальными, потому что начали ловить уже людей, которые жили далеко от мест совершения преступлений. Их привозили на места, где они совершали преступления в период оккупации, и там уже проводили процессы. В частности, из дел, с которых я работала, в Крыму самый большой процесс произошел в конце 1960-х – начале 1970-х гг. Он был связан с лагерем «Красный» под Симферополем. Крымских татар, которые в годы оккупации работали там охранниками, а в момент начала процесса находились в Узбекистане, привезли вместе с русскими и украинцами, которые тоже работали охранниками, в Крым. Был большой процесс, он даже освещался в прессе. В 1960-1970-е, конечно, суды шли не по паре месяцев, а по несколько лет. Показания свидетелей, доказательства… Естественно они были привязаны к самым крупным концлагерям, где люди реально участвовали в уничтожении населения. Были даже случаи, когда человека после войны арестовывали, потому что он был охранником. Ему давали 10 лет, потому что в лагере он был всего лишь конвоиром. После выхода из исправительно-трудового лагеря человек мог спокойно жить до конца 1960-х. Потом открывались какие-то новые обстоятельства, начинались раскопки, его снова привлекали, и тут вскрывалось, что он расстреливал людей. И его дважды судили за одно и тоже преступление по причине вновь раскрывшихся обстоятельств.
После смерти Сталина и потом, чем дальше, тем тщательнее следствие было продумано и выстроено. Там уже было не по 5-6 свидетелей, а даже по 30, например. Проводили следственный эксперимент, вывозили подозреваемого на место совершения преступления, он там все показывал. Поэтому суды 1960-1980-х – это всегда объемные дела (по несколько десятков томов), а дела 1944-1945-ого – это 10-20 листов, очень короткие.
- Какое количество народа было осуждено за преступления подобного рода? Какое количество народа прошло фильтрационные комиссии?
- Фильтрационную комиссию проходили военнопленные, Остарбайтеры. И именно эти комиссии должны были решать, куда человек отправится дальше. Тех же, кого осудили, по разным оценкам насчитывается около 340-350 тысяч с 1943 по 1953 гг.. Хотя считается, что от миллиона до полутора миллионов человек являлись активными коллаборационистами. Исходя из этого можно посмотреть, какой процент из них был арестован.
- Попадались ли по делам, которые вы смотрели, люди, которые, были осуждены, но с вашей точки зрения они не совершали каких-либо преступлений?
- Да, это редко встречается, но встречается. Мне встретились всего один-два случая из 170. История была такая: нескольких полицейских, которые работали в селе, обвиняли в 1945-1946 годах в том, что они арестовывали евреев и конвоировали их на расстрел. За это давали обычно 10 лет – при условии, что человек не убивал другого человека. Шесть человек проходило по этому делу. Один из них после того, как отсидел 10 лет, вернулся и начал писать жалобы, потому что в селе с таким клеймом он не мог ни работу найти, ничего. И что удивительно – советский суд отреагировал на его жалобы. Снова созвали всех свидетелей, и выяснилось, что в день, когда это все происходило, обвиняемый находился в другом месте, это показали свидетели. Его реабилитировали, и дело его закрыли, сказав, что он не виноват, хоть он и получил ранее 10 лет. Т.е. изначально следствие просто записало этих всех полицейских, которые там были, несмотря на то, что этот человек доказывал, что там его не было. С другой стороны, он был полицейским, это факт. Даже если он не арестовывал евреев, он все равно был полицейским, он так или иначе должен был осуществлять какую-то карательную деятельность. Поэтому это очень сложные дела и абсолютно не понятные. Но я точно знаю, что были случаи, когда человека оправдывали, если невозможно было доказать его вину или если появлялись какие-то смягчающие факторы.
- А на основании каких документов предъявляли обвинения? Есть свидетельские показания или какие-то архивы?
- На оккупированных территориях были администрации, велся учет, и если немцы не успевали уничтожить все эти документы, то оставались списки, кто какие посты занимал в период оккупации. В этой связи еще возникает вопрос по поводу того, насколько советские следователи применяли физическое насилие. Потому что бывало так, что арестовали человека, он работал переводчиком – естественно, следователей интересует, кто еще работал. Чем больше имен он назовет, тем лучше. В архивах есть судебные дела, в которых арестованные называют 30-40 человек, и всех по именам.
Обычно доносили друг на друга. Избивали его или он сам так донес – неизвестно. У меня был случай, когда были осуждены два брата, оба работали полицейскими. Один уехал на запад, другой – нет. Тот, который остался, рассказывал про своего брата. Получил 10 лет. Потом другой брат вернулся, его арестовали, дали 15 или 20 лет, потому что брат дал красноречивые показания о том, что тот изнасиловал кого-то, а также об участии в других репрессиях.
- В 1956 году была объявлена широкая амнистия. Что произошло с коллаборационистами?
- Кто-то на тот момент уже вышел, потому что в 1944-ом получил 10 лет. По документам послевоенных процессов сложно понять, что стало с человеком после освобождения из лагерей. Из жалоб можно узнать, в каком лагере человек был, потому что жалобы писали огромные. Некоторые писали по несколько раз в год. Обычно на эти жалобы не отвечали, потому что в этих жалобах они не пытались сказать, что не были коллаборационистами. Они пытались показать, что перевоспитались, что больше так не будут, что они стали сознательными советскими гражданами. Естественно, им было тяжело, потому что они, чаще всего, возвращались в родные места. Отношение со стороны населения было соответствующим, и им было тяжело найти работу, что означало полное отсутствие какого-то дальнейшее социального роста, трудности с поиском жилья и пр.,. Материальное положение было плохим, социальный статус – тоже. Более того, частично это касалось и тех, кто просто оставался на оккупированных территориях, потому что в послевоенное время во всех анкетах обязательным был вопрос о том, где человек находился в годы оккупации, где его или ее родственники находились в годы оккупации. Естественно, если выяснялось, что кто-то проживал под оккупацией или кто-то был осужден, это означало наложение многих ограничений в дальнейшем. Сейчас появились исследования, в которых говорится о том, что произошло смещение ценностных ориентиров в СССР после войны: если раньше было реально важно, кто ты был по происхождению, то после войны основным становится другой вопрос: «Что ты делал во время войны?» Произошло полное обновление партийной элиты: на место исключенных членов партии стали набирать тех, кто был в партизанах, в подполье.
- А что происходило с коммунистами на оккупированных территориях? Их же должны были уничтожать?
- Да. Мы тоже были удивлены, что не всех расстреливали. Ты же можешь быть членом партии, но при этом просто работать на предприятии. Тогда ты просто мог спрятать свою карточку, уничтожить ее и сказать: «Я не коммунист». Если на тебя никто не донесет, то тебе повезло. Эти документы очень противоречивы, и из того, что мы выяснили, получается, что немцы уничтожали в первую очередь тех, кто реально работал в этих партийных структурах. Это не люди, которые работали в колхозах, на предприятиях и т.д. Это были, в первую очередь, те, кто занимал какие-то позиции в горкомах, в обкомах, т.е. это реальная партийная элита, и на них нередко доносили соседи. Плюс под ударом оставались те, у кого мужья или братья находились в Красной Армии. Особенно их это касалось, когда кого-то выселяли. В первую очередь выселяли как раз этих людей.
- Потом, когда партийная комиссия рассматривала дело, сохранение членского билета было большим плюсом?
- Естественно. Там истории просто потрясающие: у кого-то кандидатскую карточку съела мышь, кто-то спрятал где-то под кирпичами, а дом взорвали. Или вот сестра унесла и погибла... И тут сложно понять, спрятали они билет, или они сознательно его уничтожили, это уже не проверишь. Но советскую власть это не особо интересовало, а важным было то, что партбилета нет или он сохранился в плохом состоянии – это тоже было минусом. За утерю билета в начале войны просто объявляли выговор, но уже потом, ближе к концу войны, всех этих людей начали исключать из партии.
- Какие наиболее судебные дела запомнилось больше всего?
- В силу того, что я работала с крымскими делами, у меня все примеры оттуда. Наиболее интересные кейсы – это «женские дела», потому что суды против женщин встречаются в разы реже, чем против мужчин. Когда мы делали выборку по послевоенным судам над коллаборационистами, то из 955 человек всего лишь 4% были женщины, т.е. чтобы женщину арестовали и осудили по 58 статье – это довольно редкий случай. Женщин, которые сожительствовали с немцами, судил гражданский суд за связь с иностранцами, за работу в борделе. Были и бордели, например, в Ростове-на-Дону, в Таганроге, в Новочеркасске. Есть документ, в котором конкретно показано, как туда женщин забирали, сколько стоили их услуги, сколько бордель приносил в месяц и пр.. И, что удивительно, этот не очень приглядный документ завалялся среди документов оккупационного периода.
Поэтому чтобы женщину осудили по 58 статье – это нужно было быть причастной к организации репрессий против гражданского населения. Судили, в основном, различных переводчиц, стенографисток. Женские дела интересно читать, они довольно нестандартны. Из таких дел можно узнать больше о реалиях жизни в оккупации: организация вечеринок, посиделок, о том, как они в театр ходили с немцами, как они выпивали и т.д.
Кстати, с алкоголем тоже очень интересная тема, потому что нередко выяснялось, когда проверяли членов и кандидатов в члены партии, что они в оккупации начинали варить самогон для немцев, они реально этим жили. Таких историй очень много, мы пока не высчитали конкретный процент, но мы отмечали это в своей базе данных.
Интересный был кейс – к сожалению, только один – когда человек работал в администрации в Керчи, и этому человеку заказали делать справку о происхождении караимов. У немцев в отношении них была очень противоречивая политика. Они реально не понимали, что делать с крымчаками, потому что они вроде бы и евреи, а вроде бы и нет. Этот случай – единственный в имеющейся коллекции, и больше всего меня поразило то, что этот человек сделал в итоге справку, подтверждающую, что караимы могут считаться евреями. Но немцы караимов оставили, а крымчаков уничтожили. Меня поразило, как это дело вообще было построено. Советских следователей интересовало, откуда он взял информацию про караимов. Он говорил, что ходил в такую-то библиотеку, читал такую-то книгу. Следователи пригласили библиотекаря, принесли все книги и в качестве доказательства использовали статьи из советской энциклопедии, чтобы доказать, на чем базировались его сведения, потому что сама справка не сохранилась.